Тема "правосудия" — одна из центральных в творчестве Державина. И это вполне понятно, так как именно названная тема особенно тесно связывала, объединяла творчество поэта и его государственную деятельность. В стихотворении "Осень" (предположительно датируемом 1804 г.), Державин писал:
Я дни мнил Астреи, мир и покой
Ввесть в распрей вертеп; и с чистой душой
Благ всем желал.1
В "Объяснениях" к своим сочинениям поэт так прокомментировал эти строки: "Автор говорит про себя, что, будучи генерал-прокурором, хотел ввести правосудие, желая общих благ".
Постоянно размышляя о сущности правосудия, Державин неоднократно обращался к тексту Псалтири. Здесь он находил созвучные ему идеи, получавшие затем в его стихах новую интерпретацию. Характерный пример — знаменитое переложение 81-го псалма "Властителям и судиям" (1780), которое обычно интерпретируется, ц не без основания, как обличение "земных богов", т. е. царей.2 Между тем стихотворение имеет и более широкий смысл, отражая нравственные искания Державина, продолжавшиеся на протяжении всей его жизни.
Сопоставление текста стихотворения, точнее разных его редакций и вариантов, с текстом Библии обнаруживает существенные расхождения, что отчасти было уже отмечено исследователями. Обратим внимание на заключительные строки 81-го псалма: "Воскресни, Боже, суди земли, яко ты наследи-ши во всех языцех".
Другие русские поэты XVIII века, обращавшиеся к этому же псалму, стремились более или менее точно передать библейский текст. Так, в переложении В. И. Майкова, осуществленном не позднее 1773 г., соответствующие строки звучали так:
Боже, сие внемли,
Сколь неправды в нас велики
Воскресни, суди земли
И наследуй меж языки!3
Державин уже в первоначальной редакции стихотворения акцентировал мотив борьбы со "злыми"
Итак, коль истины не стало,
И правды в свете нет нигде,
Исторгнь, Творец, неправды жало,
Приди и царствуй сам везде (1, 110)
В окончательной редакции строфа была переработана коренным образом Вместо достаточно абстрактного призыва "исторгнуть неправды жало" появились замечательные страстные строки
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли
Приди, суди, карай лукавых
С удивительной силой здесь зазвучала тема возмездия высший судия должен не только защищать слабых и невинных, но и наказывать, карать обидчиков (в соответствующем библейском тексте о каре не говорилось) В то же время Державин, воспитанный на христианской этике, последовательно развивает систему образов, связанных с представлением о Страшном суде Люди делятся на "правых" — "праведников" и "лукавых" — "грешников"; первым суждена Божеская милость и благодать, вторым — адские муки.
К этой теме поэт продолжает обращаться на протяжении всего последующего творчества Характерно, в частности, стихотворение "Правосудие" (подражание Архилоху, переведенное с немецкого в 1796 или 1797 г).
Нет, знай, что Правосудья око,
Хоть бодрствует меж звезд высоко,
Но от небес и в бездны зрит
Тех милует, а тех казнит
И здесь, в сей жизни скоротечной,
И там, и там, по смерти, в вечной
Нет, стой! Есть Бог, есть Вседержитель,
Живых и мертвых есть судья
Есть наших тайных дел ценитель
Он счастье, славу дням твоим
И продолжение дарует
Страшись, когда вознегодует! (2, 116-117)
p>Но еще в стихах 1780-х годов, обращенных к "земным богам", вершившим судьбы людей, Державин чаще всего подчеркивал их незлобие, снисходительность, стремление воспитать подданных собственным благородным примером В знаменитой "Фелице" (1783) императрица предстает как "ангел кроткий, ангел мирный", который "проступки снисхожденьем правит", "шутам, трусам, неблагодарным / И праведным свой свет дарит" (1, 146) Славя Г. А. Потемкина под именем Решемысла ("Решемыслу", 1783), Державин опять-таки подчеркивает его добродушие:
Он в сердце злобы не имел
И даже мухи не обидит (1, 174)
Развивая тему царской или боярской милости, Державин следовал традиции русской одической поэзии: как и Ломоносов, поэт в комплиментарной форме предлагал государям свою программу, поучал, давал советы Несколько позднее к этой же традиции обратится и Карамзин, который в стихотворении "К Милости" (1792) смело выступит в защиту подвергнутых в это время репрессиям своих друзей — Новикова и членов его кружка. Это стихотворение явилось выражением политической и общественной философии эпохи.4
Для Державина, однако, понятие "милость" не стало синонимом слова "всепрощение". Мысль о воздаянии и за добро, и за зло постоянно занимала его. Об этом свидетельствует, в частности, обращение поэта к тексту 100-го псалма "Милость и суд воспою тебе, Господи..." — стихотворение "Праведный судия" (1789):
Я милость воспою и суд
И возглашу хвалу я Богу,
Законы, поученье, труд,
И непорочность возлюблю.
Моей трапезой угощу
Правдивых, честных, благонравных,
К благим и добрым буду добр.И где со мною ни сойдутся
Лжецы, мздоимцы, гордецы,
Отвсюду мною изженутся
В дальнейшие земны концы,
Иль казнь повергнет их во гроб. (1, 265-267)
Соответствующий псалом завершается такими словами: "Во утрия избивах вся грешныя земли. Еже потребите от града Господня вся делающая беззакония". У Державина грешники не только подвергаются суровому наказанию, но осуждаются на казнь, лишаются жизни ("казнь повергнет их во гроб").
Стимулом для дальнейших размышлений Державина о "милости" и "правосудии" оказался весьма интересный эпизод, связанный с историей текста оды "На взятие Измаила" (1790 или 1791). Стихотворение неоднократно перерабатывалось, свои поправки вносили в него Н. А. Львов, В. В. Капнист, И. И. Дмитриев. Многое из предложенного ими Державин не принял; тем интереснее и значительнее те случаи, когда он согласился с правкой В строке "и милостью сердца пленить" Львов заменил слово "милостью" словом "правотой", сопроводив это весьма любопытным рассуждением: "Ломоносов показал дорогу везде просить милости. Я не считаю это ни благородным подвигом, ни красным словом, да и в моральном смысле не представляется мне милость иначе как- простить преступление, и если милость без заслуги, то она, поверь мне, что наказание невиновному, угнетение общее, если же милость кто по заслуге получал, то она уже не милость, и слово сие уменьшало бы достоинство действия, тогда бы была она только справедливость и для того я написал правота" (1, 359).5 Очевидно, рассуждение Львова показалось Державину убедительным, так как в последующих изданиях строка стала печататься:
И правотой сердца пленить
В 1790-е годы поэт неоднократно возвращался к теме правосудия, продолжая говорить о необходимости возмездия за зло Благодатным материалом по-прежнему служил текст Псалтири Перелагая 74-й псалом (стихотворение "Радость о правосудии", 1794), Державин вслед за текстом псалма повторил свой излюбленный мотив:
Неправых выя да согнется,
А правых вознесется рог: (1, 597)
В то же время, как и в других случаях, Державин по-своему интерпретировал библейский текст, свободно варьируя и дополняя его. В стихотворении есть строки, не находящие соответствия в 74-м псалме:
Нет человека без порока,
Без слабостей и без страстей (1, 596)
Очевидно, поэт придавал большое значение этой теме: вариантом первой из приведенных строк были слова "Нет в мире беспорочных",6 также не имевшие аналогии в тексте 74-го псалма, однако перефразирующие известное библейское выражение из 115-го псалма: "Всякий человек есть ложь".
Это изречение Державин использовал уже в "Фелице" (1783):
Но на меня весь свет похож
Кто сколько мудростью ни знатен.
Но всякий человек есть ложь. (1, 139)
К этому же изречению Державин обратился спустя еще несколько лет в своих "Примечаниях" (1805) к стихотворению "Похвала за правосудие" (1798), написанному по просьбе генерал-аудитора князя Ивана Андреевича Шаховского, который хотел, чтобы поэт прославил его как справедливого судью. Державин оказался в довольно затруднительном положении. В "Примечаниях" он так излагал историю создания стихотворения: "Князь И. А. Ш., будучи генерал-аудитором, неоднократно и неотступно просил, чтобы автор написал ему похвалу за правосудие его в главном кригзрехте, а как многия тогда по гневу императора осуждались в ссылку не токмо без справок, но и без ответов, то и не мог он ему написать истинной хвалы, а похвалил иронией, сказав, что он уже и тем щастлив, что ежели без угрызения своей совести исполнял только волю государя, и что никто из человеков не может требовать похвалы за правосудие, которое принадлежит, по строгому смыслу, единому сердцеведу — Богу, ибо всякой человек есть ложь".7
Позднее, составляя на основе "Примечаний" "Объяснения к своим стихам" (1809), Державин существенно переработал этот текст, заменив заключительную сентенцию словами: ".. несправедливо было сделать совершенную похвалу за такое неосновательное правосудие" (3, 66). Державину важно было определить свою собственную позицию: он не желал кривить душой, восхваляя "судью неправедного", но все-таки не мог отказать влиятельному Шаховскому. Вполне понятно, как трудно шла работа над этим стихотворением, что и подтверждается черновыми рукописями.
В первоначальном варианте, рисуя идеальный образ неподкупного служителя истины, поэт завершил стихотворение достаточно резкими строками:
Не ты ль то, князь? — Ах, нет! — я чести
Отдать тебе страшуся сей,
Хула для мудрых — голос лести
Доволен правдой будь моей
И совесть у тебя чиста,
Держися их всегда ты правил
Вот честь; моя ж хвала — мечта (2, 174)
Такая концовка, конечно, могла задеть Шаховского, и Державин, продолжая работать на текстом стихотворения, существенно смягчил ее. В окончательном тексте идеальный нелицеприятный судья не противопоставляется Шаховскому, но предстает как пример для подражания:
И верь, что похвала — мечта
Счастлив, коль отличает Павел
И совесть у тебя чиста. (2, 175)
При внимательном чтении можно заметить, что стихотворение "Похвала за правосудие" представляет собой чрезвычайно интересную параллель знаменитому переложению 81-го псалма "Властителям и судиям". Обнаруживаются тематические и даже фразеологические повторы:
Ваш долг есть сохранять законы,
(1, 111)
Похвала за правосудие:
Не зреть, и на мольбы друзей?
.........
Соблюл законов строгий долг (2, 173-174)
Но при всей близости этих стихотворений они существенно различаются по своей направленности. Ода "Властителям и судиям" имеет ярко выраженный обличительный характер. Известно, сколько сложностей возникло при ее опубликовании; позднее, в 1796 году, Державину пришлось опровергать обвинения в якобинстве и доказывать, что "проповедь Священного писания в прямом разуме и с добрым намерением нигде и никогда не была опасна" (1, 115). В стихотворении "Похвала за правосудие" на первый план выступает иная тема: неосуществимость высоких нравственных идеалов: если не пороки, то слабости, присущие всякому человеку, не позволяют в реальной жизни осуществить пример безупречного служения истине.
— ложь поэтического слова и ответственность за нее поэта. Эта проблема постоянно волновала Державина. "Фелица" принесла ему не только славу, но и огорчения из-за толков, возникших после того, как ее певец был щедро награжден государыней. В стихотворении "Видение мурзы" поэт отвечал своим обвинителям:
Но пусть им здесь докажет Муза,
Что я не из числа льстецов;
Что сердца моего товаров
За деньги я не продаю (1, 167)
"сервильной морали" литераторов XVIII века.8
Следуя традиции Ломоносова, Державин стремился панегирик соединить с поучением, что и проявилось в стихотворении "Похвала за правосудие". Необходимость поддерживать зыбкое равновесие программных и хвалебных элементов, несомненно, тяготила Державина. Требование "нравственной безукоризненности" постоянно тревожило его: он стремился к ней на протяжении всей своей деятельности и одновременно ощущал неосуществимость этого требования. Стихотворение "Властителям и судиям" явилось одним из наиболее ярких проявлений бескомпромиссной позиции поэта. В стихотворении "Похвала за правосудие" нашло отражение иное — горькое сознание неизбежности отступлении и уступок. "Похвала иронией" должна была иметь вид "истинной хвалы" и, по крайней мере, не вызвать неудовольствия влиятельного вельможи.
Тем не менее поэту всегда оставался чуждым нравственный релятивизм, представление о добре — истине и зле — лжи было для него главной мерой вещей, мерой, с которой он подходил к оценке как деяний, так и слов, к оценке собственного поэтического творчества. Сам поэт становился нелицеприятным судьей, воздающим "истинную хвалу" за добрые дела и осуждающим порок.
Примечания
1. Сочинения Г. Р. Державина, с объяснительными примечаниями Я. Грота СПб., 1865 Т. 2. С. 556. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.
"Властителям и судиям" Zum 150 Todestag des Dichters / / Zeitschrift fur Slawistik 1960 Bd XI H 4. S 550-553
3. Сочинения и переводы В. И. Майкова СПб., 1867 С 8
4. См. Cross A. G. N. М. Karamzin A Study of His Literary Career (1783- 1803) London and Amsterdam, 1971 P. 61
5. Текст сверен и уточнен по рукописи Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки, ф. 247, т. 1, л. 87
6. Ильинский Л. К. Из рукописных текстов Г Р Державина / / Известия Отделения русского языка и словесности 1917 Т. 22 Кн. I С. 306
8. См. Западов В. А. Проблема литературного сервилизма и дилетантизма и поэтическая позиция Г. Р. Державина / / XVIII век Л., 1989 Сб. 16 Итоги и проблемы изучения русской литературы XVIII века С. 56-75