Их причисляли к когорте "екатерининских орлов" — самых ярких героев золотого века Российской империи. Великий полководец и великий поэт — в истории нашей страны их имена стоят рядом. По соседству были расположены и родовые имения: у Суворова — Кончанское, у Державина — Званка. Север России, новгородская губерния. И в характерах Суворова и Державина, и в их судьбах было немало общего, что позволяет нам сейчас считать их людьми одной когорты. Несмотря на то, что Суворов родился в семье состоятельного и прославленного московского генерала, а Державин — в обнищавшем доме казанских дворян, оба они достигли славы в преклонном возрасте, пропустив вперед прытких ровесников, генералов и поэтов. И Державин, и Суворов вошли в историю России как великие старцы — старик Державин и старик Суворов. Смолоду ни слава, ни чины не доставались Державину и Суворову с легкостью и за малый срок… И Суворов, и Державин много лет ходили в нижних чинах — в капралах, в поручиках… В одном из писем Потемкину Суворов писал: "Служу я, милостивый государь, больше 40 лет и почти шестидесятилетний. Одно мое желание, чтобы кончить высочайшую службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей. Препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать". Под этими словами мог подписаться и Державин. И, может быть, он добавил бы, что служба в нижних чинах позволила нашим героям изучить свой народ, его язык, его норов, его юмор. Не раз они пользовались этим знанием — и в боях, и в литературе.
Заслуженная слава пришла к ним, когда обоим было уже за сорок (старческий возраст для XVIII века, века молодых героев!). Да, их погодки и даже младшие современники — поэты Херасков и Княжнин, генералы Каменский и Репнин, да и многие другие государственные деятели и писатели, были уже прославленными героями, когда Суворов и Державин только входили в силу. И все-таки именно они, поздно заслужившие признание, стали для России подлинными национальными героями!
Знакомство Суворова и Державина, позже переросшее в "чистейшую дружбу", пришлось на месяцы Пугачевщины. В 1774 году с фронтов русско-турецкой войны прославленный генерал Суворов был переведен в Поволжье, для борьбы с мятежным Пугачевым — "реченым Емелькой", как называл его в письмах сам Суворов. К тому времени поручик Державин уже не один месяц был занят поимкой Пугачёва. В сентябре, пребывая на речке Таргуне (приток Еруслана, впадающего, в свою очередь, в Волгу) Суворов пишет рапорт командующему — генерал-аншефу Панину. В этом рапорте полководец дважды упоминает своего будущего поэта: "Господин поручик лейб-гвардии Державин при реке Карамане киргизцев разбил". И — далее: "Сам же господин Державин уставясь отрядил 120 человек преследовать видимых людей на Карамане до Иргиза". Так началась история взаимоотношений Суворова и Державина — началась в заповедных местах, среди названий рек и речушек, как будто пришедших из старой сказки. В боевом огне. Чистое золото военной дружбы навсегда связало судьбы Суворова и Державина и, может быть, это помогло Суворову лучше понять поэзию, а Державину — разобраться в психологии героя.
Несмотря на домыслы недругов, Суворов не был баловнем фортуны, и его первые великие победы не были воспеты стихотворцами. Столовичи, Краков, Туртукай, Козлуджи, Гирсово — и ни единой строчки Державина, Петрова, Рубана… Александр Васильевич, будучи большим знатоком и любителем поэзии, грустил. Позже победы Суворова стал воспевать поэт А. С. Хвостов, но он слыл графоманом и к тому же был родственником Суворова. Другому поэту — Ермилу Кострову — Суворов помогал материально и, конечно, получал от него громогласные оды (нередко — весьма талантливые). Но душа полководца ждала посвящения от самого талантливого поэта России — от Гавриила Державина. И в 1790 году, после взятия неприступного Измаила Суворову стало ясно: на такое событие Державин не может не откликнуться одой. Сейчас мы можем только представлять, с каким волнением ждал Державин этого поэтического отклика. И… обманулся в своих ожиданиях. Ода Державина "На взятие Измаила" стала шедевром русской поэзии XVIII века; в ней было всё, что ценила в искусстве эта привередливая эпоха. И высокая дерзновенность мысли, и восторг перед мужеством русских героев, и торжественность слога. Но главным героем оды стал "всепобеждающий Росс", не названный по имени. Суворов почувствовал себя обделенным: Державин даже не упомянул его в измаильской оде! Дальнейшее развитие событий подтвердило опасения Суворова: на торжества по случаю взятия Измаила победителя даже не пригласили. Его отослали в Финляндию с рутинным военным поручением. А на торжествах главным героем был Г. А. Потемкин — боевой товарищ и многолетний покровитель Суворова. В Таврическом дворце состоялся невиданный по размаху праздник. В честь императрицы Екатерины и князя Таврического Потемкина звучали новые стихи Державина, сопровождавшиеся музыкой Бортнянского и Козловского — лучших композиторов того времени:
Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Эти стихи на несколько десятилетий стали гимном России.
В праздничных посланиях Державин писал о Потемкине, о Румянцеве — а Суворова не удостоил даже упоминанием! И, хотя Суворова в стихах об Измаиле воспел Ермил Костров, полководец ощутил страшное чувство "измаильского стыда". В этом суворовском определении — разочарование победителя, ужас обманутых надежд.
В Финляндии, с горечью чувствуя себя в незаслуженной опале, Суворов написал строки, пародировавшие Державина и ставшие эпиграммой на Потемкина:
Одной рукой он в шахматы играет,
Другой рукою он народы покоряет.
Одной ногой разит он друга и врага,
Другою топчет он вселенны берега.
Обиженный полководец был не вполне справедлив к князю Таврическому: именно Потемкин добился выпуска памятной медали измаильской медали с изображением Суворова и добился присуждения Суворову звания подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, в котором полковником была сама императрица!
щекотливость ситуации, посылает Суворову из Царского Села в Роченсальм два стихотворения. Прочитаем их повнимательнее: это первые стихи Державина, в которых был напрямую выражен образ Суворова:
Не всякий день мы зрим Перун небес,
Которым Божий гнев разит злодеев,
Но часто тучки лишь. — Почий, наш Геркулес,
И ты теперь среди твоих трофеев.
"трофеем" Суворову не хотелось. Во втором четверостишии, посвященном памятной измаильской медали, на которой Суворов, как Геркулес, был изображен в шкуре Немейского Льва, Державин словно старался сгладить впечатление от вырвавшейся колкости, исправить впечатление:
Се Росский Геркулес:
Где сколько ни сражался —
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес!
"Гаврилы Романовича Геркулесов стих"… Сам Суворов, словно вступив с Державиным в поэтическое соревнование, пишет невесёлые строки о своём пребывании в Финляндии:
На что ты, Отче, дал дал сию мне колесницу?
Я не могу везти вселенныя денницу.
Кичливо вознесясь, я пламенем сожжен.
Низвержен в стремнину и морем поглощен.
"Росском Геркулесе" подвел её итоги. Что оставалось Суворову? Жалобные письма Хвостову, утешительные стихи от тех же Хвостова и Ермила Кострова, да служба в Финляндии, покуда "сок весь высохнет в лимоне". Но наступил 1794 год, подаривший Суворову польский поход. Несколько блестящих побед над войсками Костюшко, взятие крепости Прага под Варшавой, триумфальное вступление в Варшаву. И — письмо императрице: "Ура! Варшава наша!", на которое Екатерина отвечает легендарным: "Ура! Фельдмаршал Суворов!". И — стихи Державина, настоящая, полновесная ода, посвященная Суворову:
И славы гром,
Как шум морей, как гул воздушных споров,
Из дола в дол, с холма на холм,
Из дебри в дебрь, из рода в род,
Промчится, прозвучит,
И в вечность возвестит,
С этого времени Державин будет много писать о Суворове, он не забудет полководца и в дни опалы, он создаст первый в истории русской литературы психологически точный портрет великого героя. И Суворов будет писать Державину восторженные письма со своими стихами, написанными "в чистоте солдатского сердца". Но чувства, сопровождавшие дружбу Суворова и Державина, были связаны не только с совместной службой в Повольжье, не только с блестящими победами Державина, но и с этой измаильской размолвкой. Она стала хорошей школой взаимоотношений писателя и его героя, поэта и полководца.