• Приглашаем посетить наш сайт
    Фет (fet.lit-info.ru)
  • Мой истукан

    МОЙ ИСТУКАН


    Готов кумир, желанный мною,
    Рашет его изобразил!
    Он хитрою своей рукою
    Меня и в камне оживил.
    Готов кумир! — и будет чтиться
    Искусство Праксителя в нем, —
    Но мне какою честью льститься
    В бессмертном истукане сем?
    Без славных дел, гремящих в мире,
    Ничто и царь в своем кумире.

    Ничто! и не живет тот смертный,
    О ком ни малой нет молвы,
    Ни злом, ни благом не приметный,
    Во гробе погребен живый.
    Но ты, о зверских душ забава!
    Убийство! — я не льщусь тобой,

    Батыев и Маратов слава
    Во ужас дух приводит мой;

    Чем узами сковать вселенну?

    Злодейства малого мне мало,
    Большого делать не хочу;
    Мне скиптра небо не вручало,
    И я на небо не ропчу.
    Готов я управляться властью;
    А если ею и стеснюсь
    Чрез зло, моей я низкой частью
    С престолом света не сменюсь.
    Та мысль всех казней мне страшнея:
    Представить в вечности злодея!

    Злодей, который самолюбью
    И тайной гордости своей
    Всем жертвует; его орудью
    Преграды нет, алчбе — цепей;
    Внутрь совестью своей размучен,
    Вне — с радостью губит других;
    Пусть дерзостью, удачей звучен,
    Но не велик в глазах моих.

    Быть не хочу ему подобным.

    Легко злом мир греметь заставить,
    До Герострата только шаг;
    Но трудно доблестью прославить
    И воцарить себя в сердцах:
    Век должно добрым быть нам тщиться,
    И плод нам время даст одно;
    На зло лишь только бы решиться,
    И вмиг соделано оно.
    Редка на свете добродетель,
    И редок благ прямых содетель.

    Он редок! Но какая разность
    Меж славой доброй и худой?
    Чтоб имя приобресть нам, знатность,
    И той греметь или другой,

    Не всё ль равно? — Когда лишь будет
    Потомство наши звать дела,
    И злых и добрых не забудет.
    Ах, нет! Природа в нас влила
    С душой и отвращенье к злобе,

    Мне добрая приятна слава,
    Хочу я человеком быть,
    Которого страстей отрава
    Бессильна сердце развратить;
    Кого ни мзда не ослепляет,
    Ни сан, ни месть, ни блеск порфир;
    Кого лишь правда научает,
    Любя себя, любить весь мир
    Любовью мудрой, просвещенной,
    По добродетели священной.

    По ней, котора составляет
    Вождей любезных и царей;
    По ней, котора извлекает
    Сладчайши слезы из очей.
    Эпаминонд ли защититель,
    Или благотворитель Тит,
    Сократ ли, истины учитель,
    Или правдивый Аристид, —
    Мне все их имена почтенны
    И истуканы их священны.


    Моих любезных сограждан,
    Пред троном, на суде, средь боев
    Душой великих россиян.
    Священ! — Но если здесь я чести
    Современных не возвещу,
    Бояся подозренья в лести,
    То вас ли, вас ли умолчу,
    О праотцы! делами славны,
    Которых вижу истуканы?

    А если древности покровом
    Кто предо мной из вас и скрыт,

    В венце оливном и лавровом
    Великий Петр как жив стоит;
    Монархи мудры, милосерды,
    За ним отец его и дед;
    Отечества подпоры тверды
    Пожарской, Минин, Филарет;
    И ты, друг правды, Долгоруков!
    Достойны вечной славы звуков.

    Достойны вы! — Но мне ли права

    Что обо мне расскажет слава,
    Коль я безвестну жизнь веду?
    Не спас от гибели я царства,
    Царей на трон не возводил,
    Не стер терпением коварства,
    Богатств моих не приносил
    На жертву в подкрепленье трона
    И защитить не мог закона.

    Увы! Почто ж сему болвану
    На свете место занимать,
    Дурную, лысу обезьяну
    На смех ли детям представлять,
    Чтоб видели меня потомки
    Под, паутиною, в пыли,
    Рабы ступали на обломки
    Мои, лежащи на земли?
    Нет! лучше быть от всех забвенным,
    Чем брошенным и ввек презренным.

    Разбей же, мой вторый создатель,
    Разбей мой истукан, Рашет!

    Себе мной чести не найдет;
    Разбей! — Или постой немного:
    Поищем, нет ли дел каких,
    По коим бы, хотя нестрого
    Судя о качествах моих,
    Ты мог ответствовать вселенной
    За труд, над мною понесенный.

    Поищем! — Нет. Мои безделки
    Безумно столько уважать,
    Дела обыкновенны мелки,
    Чтоб нас заставить обожать;
    Хотя б я с пленных снял железы,
    Закон и правду сохранил,
    Отер сиротски, вдовьи слезы,
    Невинных оправдатель был;
    Орган монарших благ и мира
    Не стоил бы и тут кумира.

    Не стоил бы: все знаки чести,
    Дозволенны самим себе,
    Плоды тщеславия и лести,

    Желает хвал, благодаренья
    Лишь низкая себе душа,
    Живущая из награжденья, —
    По смерти слава хороша:
    Заслуги в гробе созревают,
    Герои в вечности сияют.

    Но если дел и не имею,
    За что б кумир мне посвятить,
    В достоинство вменить я смею,
    Что знал достоинствы я чтить;
    Что мог изобразить Фелицу,
    Небесну благость во плоти,
    Что пел я россов ту царицу,
    Какой другой нам не найти
    Ни днесь, ни впредь в пространстве мира, —
    Хвались моя, хвались тем, лира!

    Хвались! — и образ мой скудельный
    В храм славы возноси с собой;
    Ты можешь быть столь дерзновенной,
    Коль тихой некогда слезой

    Могла приятною ей быть;
    Взносись, и достигай вершины,

    Чтобы на ней меня вместить,
    Завистников моих к досаде,
    В ее прекрасной колоннаде.

    На твердом мраморном помосте,
    На мшистых сводах меж столпов,
    В меди, в величественном росте,
    Под сенью райских вкруг дерев,
    Поставь со славными мужами!
    Я стану с важностью стоять;
    Как от зарей, всяк день лучами
    От светлых царских лиц блистать,
    Не движим вихрями, ни громом,
    Под их божественным покровом.

    Прострется облак благовонный,
    Коврами вкруг меня цветы...
    Постой, пиит, восторга полный!
    Высоко залетел уж ты, —
    В пыли валялись и Омиры.

    Оно рассматривает лиры,
    Услышит глас и твоея,
    И пальмы взвесит и перуны,
    Кому твои гремели струны.

    Увы! легко случиться может,
    Поставят и тебя льстецом;
    Кого днесь тайно злоба гложет,
    Тот будет завтра въявь врагом;
    Трясут и троны люди злые:
    То может быть, и твой кумир
    Через решетки золотые
    Слетит и рассмешит весь мир,
    Стуча с крыльца ступень с ступени,
    И скатится в древесны тени.

    Почто ж позора ждать такого?
    Разбей, Рашет, мои черты!
    Разбей! — Нет, нет; еще полслова
    Позволь сказать себе мне ты.

    Пусть тот, кто с большим дарованьем
    Мог добродетель прославлять,

    Желать добра и исполнять,
    Пусть тот немедля и решится:
    И мой кумир им сокрушится.

    Я рад отечества блаженству:
    Дай больше небо таковых,
    Российской силы к совершенству,
    Сынов ей верных и прямых!
    Определения судьбины
    Тогда исполнятся во всем;
    Доступим мира мы средины,
    С Гангеса злато соберем;
    Гордыню усмирим Китая,
    Как кедр, наш корень утверждая.

    Тогда, каменосечец хитрый!
    Кумиры твоего резца
    Живой струей испустят искры
    И в внучатах возжгут сердца.
    Смотря на образ Марафона,
    Зальется Фемистокл слезой,

    Чтоб править научил другой;
    В их урнах фениксы взродятся
    И в след их славы воскрылятся.

    А ты, любезная супруга!
    Меж тем возьми сей истукан;
    Спрячь для себя, родни и друга
    Его в серпяный твой диван;
    И с бюстом там своим, мне милым,
    Пред зеркалом их в ряд поставь,
    Во знак, что с сердцем справедливым
    Не скрыт наш всем и виден нрав.
    Что слава? — Счастье нам прямое
    Жить с нашей совестью в покое.

    Первая половина 1794


    Примечания

    Мой истукан (стр. 200). Впервые — Изд. 1798 г., стр. 266. Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 266. Стихотворение написано в первой половине 1794 г. в связи с тем, что скульптор Рашет изваял из мрамора бюст («истукан», «кумир») Державина.

    Батыев и Маратов слава. Для убежденного монархиста Державина одинаково «ужасны» и «кровожаждущий завоеватель России» Батый и «подписавший смертный приговор на Людовика XVI, короля французского» — Марат (Об. Д., 646).

    До Герострата только шаг. Герострат (IV в. до н. э.) сжег одно из «семи чудес» древности — храм Дианы в Эфесе, чтобы сделать свое имя бессмертным.

    Филарет — Федор Никитич Романов, отец Михаила, первого царя из династии Романовых. В литературе XVIII в. Филарет изображался русским патриотом, не согласившимся признать царем России католика, «для чего истязан был разными мучениями и содержался 9 лет в подземной тюрьме в Польше, но, однако, не уступил в своей твердости» (Об. Д., 647). Кн. Я. Ф. Долгоруков (1659—1720) — один из ближайших сподвижников и советников Петра I, славившийся своим прямодушием и неподкупностью. Он, «ничего не убоясь, говорил правду, так что иногда государь Петр I от него бегал» (Об. Д., 648). В русской литературе XVIII в., как и позже, в поэзии Рылеева, Пушкина кн. Долгоруков был образцом прямодушного, смелого и неподкупного вельможи.

    Румянцева лица ваятель. Рашет изваял статую Румянцева во весь рост.

    Хотя б я с пленных снял железы. Державин имеет в виду освобождение им большого количества поволжских колонистов, взятых в плен восставшими пугачевцами. Далее он напоминает о своей службе в Сенате, где он «защищал сколько можно закон и правду, — отирал сиротские, вдовьи слезы», оправдывал невинных. «Наконец, при торжествовании с турками последнего мира, будучи статс-секретарем, читал на троне объявление об оном и награждения отличившимся в заслугах, а потому и был органом благ и мира» (Об. Д., 648).

    В ее прекрасной колоннаде. Камеронова галерея в царскосельском дворце, уставленная «бюстами славных мужей, между коими был и Ломоносов: то автор со временем думал иметь на это право» (Об. Д., 648).

    Под сенью райских вкруг дерев. «Осеняли ту колоннаду великолепные раины, или род больших тополей» (Об. Д., 648).

    Тот будет завтра въявь врагом. «Как в то время потрясала уже французская революция троны, и наследника империи Павла примечалось неблагорасположение к императрице, матери его, то все сии обстоятельства и подали мысли автору к сему выражению, которое и исполнилось, ибо император Павел, восшедши на престол, все в колоннаде находившиеся бюсты приказал снять» (Об. Д., 648).

    Доступим мира мы средины. «Средина мира» — Константинополь. О планах русского правительства по завоеванию Востока — см. в прим. к оде «На покорение Дербента» (ниже, стр. 420).

    Смотря на образ Марафона. «Мильтиад, вождь греческий и победитель при Марафоне, и здесь по этой победе назван сим именем» (Об. Д., 649). В Марафонской битве греки разбили персидское войско (490 г. до н. э.).

    Зальется Фемистокл слезой. «Фемистокл, тоже греческий вождь и победитель при Саламине, последователь Мильтиада, когда увидел изображение марафонской баталии, в честь Мильтиада написанное, то облился слезами, ревнуя его славе» (Об. Д., 649).

    Отдаст Арману Петр полтрона. «Когда Петр I был в Париже и увидел бюст Армана Ришелье (первый министр короля Людовика XIII, кардинал. — В. З.«Великий муж! ежели бы ты был у меня, то я отдал бы тебе половину царства, чтобы ты научил бы меня править другой». Насмешники сказали: Тогда бы он отнял у тебя и другую» (Об. Д.. 649).

    В их урнах фениксы взродятся. Т. е. дела и слава великого человека может побудить потомков к подвигам. Феникс — мифическая птица, возрождающаяся из своего пепла.

    Его в серпяный твой диван. Державин называет «диваном» диванную комнату, где, действительно, стояли изваянные Рашетом бюсты самого поэта и его первой жены.

    Комментарий Я. Грота

    Есть три бюста (истукана) Державина: первый представляет его с непокрытой головой, второй — в меховой шапке и шубе, по портрету Тончи, писанному в 1801 году, а третий — в колпаке и халате, по портрету Боровиковского, писанному в последнее время жизни Державина (о последнем см. Сын Отечества, ч. 79, № XXVII). Настоящее стихотворение относится к первому из этих бюстов, сделанному из мрамора в 1794 году известным скульптором Рашетом (см. выше, стр. 98, примечание 2 к пьесе На отсутствие ея величества в Белоруссию). Рашет, родом из Франции, профессор с-петербургской академии художеств и почетный профессор академии берлинской, служил также модельным мастером при императорской фарфоровой фабрике. Его же работы, между прочим, бюст знаменитого математика Эйлера, находящийся в академии наук (Георги, стр. 339, и Москов. ведом. 1785, № 8). Подлинный бюст Державина находится ныне в библиотеке казанского университета, которому он подарен двоюродной внучкой Державина, крестницей его, Марьей Федоровной Растовской, урожденной Львовой (Журн. мин. нар. просв. 1851, ч. LXXII, отд. III, стр. 7).

    Пьеса Мой истукан была напечатана в изданиях: 1798, стр. 266, и 1808, ч. I, L.

    Значение рисунков: 1) Камеронова галерея царскосельского дворца; 2) феникс вылетает из урны (к стиху 9-му строфы 23-й: «В их урнах фениксы взродятся»).

    1. И я на небо не ропчу. — Ср. выше, стр. 369, стих: «По мрачным горным, дебрям ропчет» и примечание 6-е.

    2. Злодей, который самолюбью и проч. — Эта и следующая строфа приведены целиком в брошюре Г.: Предуведомление к тайной истории новаго французского двора, переведенной с французского и напечатанной в Петербурге в 1807 г. Потом это Предуведомление было перепечатано в Сыне отечества 1813 г., № LII (ч. 10). Стихами Державина воспользовался автор для характеристики Наполеона в противоположность Александру I, при чем он заметил: «Вот что сказал почти пророчески об одном из таких злобных самовластителей громкий наш лирик».

    3. Румянцова лица ваятель. — Статуя фельдмаршала Румянцова во весь рост, сделанная по заказу графа П. В. Завадовского, стояла у него в доме (Об. Д.). Завадовский был обязан своим возвышением Румянцову, у которого служил в канцелярии во время первой турецкой войны и который, после заключения мира, указал на него императрице, как на весьма способного человека (см. выше, стр. 257, примеч. 26 к оде На Счастие). Эта статуя была произведение Рашета (Георги-Безак, Описание С. Петербурга, стр. 573). И. И. Дмитриев написал «Стихи к бронзовой статуе графа Румянцова, воздвигнутой графом Завадовским на его даче» (И мои безделки, стр. 7).

    800 колонистов и Русских, уведенных в плен Киргизами. Потом, занимая место в сенате и участвуя в отправлении должности генерал-прокурора, он отстаивал закон и правду, отирал слезы сирот и вдов и оправдал генерала Якобия, которого дело сенат рассматривал несколько лет, утесняя подсудимого; наконец, при торжестве последнего мира с Турциею, Державин, будучи секретарем императрицы, читал у трона объявление об окончании войны и о наградах отличившимся в продолжении ея: таким образом он был «орган монарших благ и мира» (Об. Д. и Записки его).

    5. Ты, взор кропя Екатерины... — Государыня, «прочитав в первый раз Фелицу, так была тронута изображением своих свойств, что со слезами на глазах спросила у княгини Дашковой, кто писал эту оду, и, видя ея смущение, сказала: «Не опасайтесь: я только вас о том спрашиваю, кто бы так коротко мог знать меня и умел так приятно меня описать, что видишь, я как дура плачу» (Об. Д.).

    6. В ея прекрасной Колоннаде. — Под именем Колоннады известна часть царскосельского старого дворца, иначе называемая Камероновою галереей по имени строителя ея, придворного архитектора Камерона, приехавшего в Россию из Англии. Колоннада построена в 1783 г. и состоит из жилых покоев и галереи, вдоль которой стоят бронзовые бюсты, сделанные по образцу антиков в петербургской академии художеств. На галерею, находящуюся вверху над покоями, ведет из сада большое каменное крыльцо, по сторонам которого возвышаются статуи Геркулеса и Флоры. «В Царском Селе», говорит Державин в своих Объяснениях, «была Колоннада, уставленная полкумирами, или бюстами славных мужей, между коими был и Ломоносов: то и автор со временем думал иметь на то право».

    7. Под сенью райских вкруг дерев. — Колоннаду осеняли великолепные раины, или род больших тополей (Об. Д.). Раина — душистый тополь.

    8. От светлых царских лиц блистать. — На Колоннаде Екатерина II часто прогуливалась, и по вечерам присутствовала на небольших придворных балах, которые там устраивались (Об. Д.).

    и вызвавших со стороны большей части журналов резкие нападения на нравственный характер писателя. Здесь не место входить в разбор этих обвинений и исследовать причины их. По нашему мнению, степень их справедливости может быть определена только тогда, когда жизнь и произведения поэта будут изучены на основании строгой исторической критики, без всяких предубеждений и сторонних видов, ради одной истины. Настоящее издание трудов Державина и предпринято с целию доставить средства для такой беспристрастной оценки.

    10. Тот будет завтра въявь врагом. — «Как в то время потрясала французская революция троны, и наследника империи Павла примечалось неблагорасположение к императрице, матери его: то все сии обстоятельства и подали мысль автору к сему выражению, которое и исполнилось, ибо император Павел, взошедши на престол, все в Колоннаде находившиеся бюсты приказал снять» (Об. Д.).

    11. Почто ж позора ждать такого? — В издании 1808 г., где вообще видна заботливость об охранении рифмы не только для слуха, но и для глаза, напечатано: такова.

    12. Доступим мира мы средины и проч. — Под срединой мира разумеется Константинополь. Ср. в оде На взятие Измаила, стих: «Вселенной на среду ступаешь» (стр. 354) и в Водопаде: «Потряс среду земли громами» (стр. 475). В Объяснениях своих поэт говорит: «Императрица один раз высказала в своем восторге, что она не умрет прежде, покуда не выгонит из Европы Турок, т. е. не доступит мира середины, не учредит торга с Индией или с Гангеса злато не сберет и гордыню не усмирит Китая». То же самое несколько иначе рассказано в Записках Державина (Р. Б., стр. 319): «Вырывались также иногда у нея (т. е. у Екатерины II) незапно речи, глубину души ея обнаруживавшие. Например: Ежели б я правила 200 лет, то бы конечно вся Европа подвержена б была российскому скипетру. Или : Я не умру без того, пока не выгоню Турков из Европы, не усмирю гордость Китая и с Индией не осную торговлю». Ср. выше, стр. 135, примеч. 6 к Фелице.

    бы тебе половину царства, чтобы ты научил меня править другой. Насмешники сказали: Тогда бы он отнял у тебя и другую». (Об. Д.).

    15. В их урнах фениксы взродятся. — Урна, или гробница славного мужа может возродить подобного; так уверяют, что Александр Великий, увидев гроб Ахиллеса, а Карл XII, прочтя жизнь Александра Великого, пожелали быть завоевателями, подобными их предшественникам (Об. Д.).

    16. А ты, любезная супруга и проч. — Так как первая жена Державина умерла 15 июля 1794 (см. выше целый ряд стихотворений, от стр. 570 до 587), то из этого следует, что настоящая ода была написана в первую половину года. Поэт объясняет, что в одной из комнат его дома был диван, обитый серпянкой, возле которого перед зеркалом стояли два бюста: его и Екатерины Яковлевны; оба были сделаны Рашетом в одно время и вместе подали повод к происхождению пьесы Мой истукан. Относительно упоминаемой здесь комнаты ср. под 1795 г. примечания к стихотворению: Гостю. В позднейших Смирдинских изданиях слова: Что слава поставлены в виде вопроса, на который последующее служит ответом; но мы в пунктуации этого места сочли нужным сообразоваться с подлинными изданиями и рукописями.

    Разделы сайта: