На рождение царицы Гремиславы Л. А. Нарышкину

НА РОЖДЕНИЕ ЦАРИЦЫ ГРЕМИСЛАВЫ
Л. А. НАРЫШКИНУ

Примечания

На рождение царицы Гремиславы Л. А. Нарышкину (стр. 235). Впервые — Изд. 1798 г., стр. 391, под заглавием «На рождение царицы Гремиславы Льву Александровичу Нарышкину 1796 года, апреля 21 дня». Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 312. Первоначально стихотворение должно было быть напечатано в журнале «Муза» (сентябрь 1796 г.): в оглавлении сохранилось его название — «В день рождения царицы Гремиславы»; однако по неизвестным причинам в тексте журнала самого стихотворения нет. Л. А. Нарышкин (1733—1799) — один из особенно близких придворных Екатерины II, богатый вельможа и гостеприимный хозяин, человек, отличавшийся рядом странностей. При дворе он играл роль высокопоставленного шута, пользуясь правом «под видом шутки, всегда острой и язвительной... легко и кстати высказывать самую горькую правду» (журнал «Москвитянин», 1842, ч. 1, стр. 483). Хотя Екатерина и резко оборвала Фонвизина, назвавшего Нарышкина «шутом, шпынем и балагуром» (в «Вопросах», посланных в «Собеседник любителей российского слова»), но сама она охарактеризовала его «прирожденным арлекином» (Грот, 1, 730). «Гремислава» — новое имя для обозначения Екатерины II, придуманное Державиным после того, как многие поэты стали называть ее «Фелица». Попытку придумать императрице новое поэтическое имя Державин сделал еще в начале 1790-х гг,. назвав ее в одной черновой рукописи «Доброславой».

Живи и жить давай другим, Но только не на счет другого. Первый стих был «присловицей», любимым выражением Екатерины II, но «автор, видя беспрестанные войны, прибавил, чтоб жить не на счет другого и довольствоваться только своим» (Об. Д., 653—654).

Где дружеский незваный стол. Нарышкин держал «открытый стол», т. е. к нему мог прийти на обед любой дворянин, «из числа которых хозяин многих не знал по фамилии, и все принимаемы были с одинаковым радушием» (Грот, 1, 732).

Важна хозяйка, домовита. «Супруга его (Нарышкина. — В. З.) управляла домашнею экономиею, и он получал от нее на шалости и на покупку всякого вздору не более, как по рублю в день» (Об. Д., 654).

Подчас и кубари спускал. «Л. А., забавляя императрицу, нередко пред ней шучивал и нечаянным образом спускал пред ней кубари» (Об. Д., 654). Чем оборачивались иной раз эти «шутки», видно из письма одного из иностранных вельмож: «Намедня обер-шталмейстер Нарышкин, прекраснейший человек и величайший ребенок, спустил середи нас волчок, огромнее собственной его головы. Позабавив нас своим жужжанием и прыжками, волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска... ранил двоих... и ударился об голову принца Нассаусского, который два раза пускал себе кровь» (см. Грот, 1, 733).

Смотрел в толкучем рынке свету. «Он всякий почти день прохаживался пешком и по большей части в толкучем рынке, перебивая с чернию всякую всячину и покупая всякий вздор, что попадется, на рубль, который ему всякий день определен» (Об. Д., 654).

И мог при случае посольством, Пером и шпагою блистать. «Он был весьма острый и сметливый человек, и ежели бы не напустил на себя шутовства и шалости, то бы мог по своему уму быть хороший министр или генерал» (Об. Д., 654).

Кто, всё зефиром — т. е. легко, поверхностно. Зефир — западный ветер (ант.) — в изобразительном искусстве изображался обычно в виде ребенка, порхающего по цветам.

Плясал и сам под тон чужой. «Он весьма умел угождать сильным людям, и паче любимцам императрицы» (Об. Д., 654).

«Сирия» — общее название ряда стран, которыми владел легендарный Гарун аль-Рашид, калиф (властелин) обширного государства, включавшего в свои пределы Сирию, Месопотамию, Вавилонию, западную Персию, Египет, Триполитанию и т. д. Гарун аль-Рашид владел несметными богатствами (см. сборник арабских сказок «Тысяча и одна ночь»).

В семье твоей — как Авраам. Согласно Библии, Авраам был родоначальником, главой большой семьи (Нарышкин был многодетен).

Салму и соусы едят. «Салма — татарское кушанье, а соусы — французское» (Об. Д., 654). «Все приезжавшие в Петербург знатные иностранцы были угощаемы Нарышкиным, и кушанье приготовлялось по вкусу каждого, т. е. для татар салма, для французов и немцев соусы и т. п.». (Грот, 9, 248).

Пред дом твой соберется чернь. «Пред домом его на светлых праздничных неделях обыкновенно поставлялися народные качели, на которых весь день вертелся в воздухе народ, что он чрезвычайно любил и тем забавлялся; а если когда случалось, что приказано было от правительства в другом месте быть качелям, то он чрезвычайно огорчался и прашивал поставить их на прежнее место» (Об. Д., 654—655). Соломон — еврейский царь. В Библии рассказывается, что, закончив постройку иерусалимского храма и царского дворца, он собрал на пир весь израильский народ.

Ты родом — богатырь, сын барский и т. д. Л. А. Нарышкин «по родству своему с Петром Великим был богатырь, или человек сильный» (Об. Д., 655). Наталья Кирилловна, вторая жена царя Алексея Михайловича и мать Петра I, была из рода Нарышкиных. Один из предков Л. А. Нарышкина был кравчим, заведовавшим всеми стольниками («хлебодарами»); сам он с момента вступления Екатерины II на престол и до конца жизни находился в должности обер-шталмейстера (придворный чин, формально означающий: заведующий царскими конюшнями).

Бостон — карточная игра.

В цветах другой нет розы в мире. «Т. е. в государях нет блистательнее, как она, потому что поляки по покорении Польши (т. е. после так называемого «третьего раздела Польши». — В. З.) выбили в сем году медаль, на которой с одной стороны изобразили портрет императрицы, а на другой розу с иглами, вокруг с надписью: благоухает и страшит, то есть щедротою и войною» (Об. Д., 655).

Комментарий Я. Грота

Гремиславою названа здесь Екатерина II. В шуточных стихах Державин, как сам он говорит, не позволял себе употреблять настоящего имени государыни, a называл ее Фелицею; но так как этим последним именем беспрестанно пользовались в своих сочинениях и другие писатели, то он решился придумать новое (Об.). День рождения императрицы был 21 апреля.

По одному месту в письмах Державина к И. И. Дмитриеву можно догадываться, что первый вскоре после сочинения этих стихов послал их к последнему в Москву для напечатания в Аонидах; но тот почему-то не исполнил поручения. Получив от Карамзина I-ю книжку этого сборника и говоря о ея содержании, Державин в письме от 5 августа 1796 г. спрашивает y Дмитриева: «Но для чего вы не отдали Гремиславы»? (См. в нашем издании переписку Державина). Любопытно, что в оглавлении Музы Мартынова за сентябрь 1796 года (ч. III) помещено заглавие: В день рождения царицы Гремиславы, но самой оды ни в этой, ни в следующих книжках не оказывается, из чего можно заключить, что напечатание ея было остановлено, вероятно из опасения не угодить ею Зубову и другим сильным того времени.

Лев Александрович Нарышкин, к которому Державин обращается в этих стихах, представляя отличительные черты его характера и образа жизни, родился в 1733, умер в 1799 г. Еще когда Екатерина была великою княгинею, он был пожалован камер-юнкером (1751) при дворе ея супруга и сделался одним из самых близких к ней лиц. Она, как сама говорит, щедро изливала на него добро и дружбу, и при женитьбе его в 1759 г. на свой счет обмеблировала дом, где он должен был поселиться (Mem. de Cath. II, стр. 287). По вступлении ея на престол он получил звание обер-шталмейстера, в котором и оставался до самой смерти своей. По врожденной веселости характера и особенной остроте ума он присвоил себе право всегда шутить, не стесняясь в своих речах. Во все царствование Екатерины II он сохранял величайшую ея благосклонность. Говоря о нем в Записках своих не с большим уважением, называя его то «прирожденным арлекином» (стр. 162), то «слабою головой и бесхарактерным» (стр. 288), или «человеком незначительным» (стр. 243), она однакож высоко ценила его «комический талант» (стр. 162), который доставлял ей столько наслаждения; с этои стороны она находила в нем даже некоторый ум: «он слышал обо всем», замечала она, «и все как-то особенно ложилось в его голове. Он мог», продолжает Екатерина, «произнести неприготовясь диссертацию о каком угодно искусстве или науке: при этом он употреблял надлежащие технические термины и говорил безостановочно с четверть часа или долее; кончалось тем, что ни он, ни другие не понимали ни слова из его по видимому складной речи, и в заключение раздавался общий хохот» (там же). Впечатление, которое Л. А. Нарышкин производил на государыню своею забавною личностью, было так сильно, что она написала на него комедию L’Insouciant и два юмористические очерка, открытые П. П. Пекарским и напечатанные в Записках Академии Наук (т. III, кн. II). Замечателен особенно первый из них, названный: «Leoniana ou faits et dits de sir Leon, grand-ecuyer, recueillis par ses amis». Иностранцы, видевшие Нарышкина при дворе Екатерины, были также поражены его чрезвычайною оригинальностью: это свойство находит в нем Сегюр рядом с «умом посредственным, большою веселостью, редким добродушием и крепким здоровьем» (Memoires, т. II, стр. 4 и 5). В дополнение к настоящим примечаниям отсылаем читателя к оде На смерть Нарышкина, под 1799 г.

Выраженное в первом стихе правило житейской мудрости, известное на всех языках, составляло любимое изречение Екатерины II (Vivons et laissons vivre les autres); но Державин, «видя беспрестанные войны, прибавил, чтоб жить не на счет другого и довольствоваться только своим» (Об. Д.; ср. Зап. его, Р. Б., стр. 348). Князь И. М. Долгорукой, в пьесе 1799 год, сказал также про Екатерину II:

«Душой, умом мила, и не мешала жить».

Ода На рождение Гремиславы напечатана была только в изданиях: 1798 г., стр. 391, и 1808, ч. I, LXII.

1. Златой родни, клиентов роту — «т. е. множество в золото одетых сродников и приверженцев» (Об. Д.).

2. Где дружеский, незваный стол. — Л. А. Нарышкин, вообще отличаясь хлебосольством, чрезвычайно любил, когда к нему приезжали обедать незваные, что и поставлял себе в особенное преимущество, пред прочими вельможами, «которые иначе не называли гостей, как на приуготовленный стол» (Об. Д.).

Довольно согласно с этим Булгарин в своих Воспоминаниях (ч. I, стр. 217), рассказывает: «Каждый дворянин хорошего поведения, каждый заслуженный офицер имел право быть представленным Л. А. Нарышкину и после мог хоть ежедневно обедать и ужинать в его доме. Литераторов, обративших на себя внимание публики, остряков, людей даровитых, отличных музыкантов, художников, Л. А. Н. сам отыскивал, чтобы украсить ими свое общество. В 9 часов утра можно было узнать от швейцара, обедает ли Л. А. дома и что будет вечером, и после того без приглашения являться к нему... Ежедневно стол накрывался на пятьдесят и более особ. Являлись гости, из числа которых хозяин многих не знал по фамилии, и все принимаемы были с одинаковым радушием». Заметим впрочем, что то же самое рассказывают и о графе А. С. Строганове (Н. Колмакова Памяти гр. Строганова, стр. 12).

3. Важна хозяйка, домовита. — Он женился в 1759 г. на Марине Осиповне Закревской, племяннице Разумовских (Mem. de Cath. II, стр. 275). «Супруга его управляла домашнею экономией, и он получал от нея на шалости и на покупку всякого вздору не более, как по рублю на день» (Об. Д.).

4. Под час и кубари спускал. — «Л. А., забавляя императрицу, нередко перед ней шучивал и нечаянным образом спускал перед ней кубари» (Об. Д.). Принц де-Линь в одном из писем своих, писанных из южной России во время путешествия в Крым с императрицею, рассказывает: «Намедня обер-шталмейстер Нарышкин, прекраснейший человек и величайший ребенок, спустил середи нас волчок, огромнее собственной его головы. Позабавив нас своим жужжанием и прыжками, волчок с ужасным свистом разлетелся на три или на четыре куска, проскочил между государыней и мною, ранил двоих, сидевших рядом с нами, и ударился об голову принца нассауского, который два раза пускал себе кровь» (Барьера Bibliotheque des Memoires и проч., Paris, 1859, т. XX, стр. 71).

ему всякий день был определен» (Об. Д.).

6. ... Пером и шпагою блистать. — «Он был весьма острый и сметливый человек, a ежели бы не напустил на себя шутовства и шалости, то бы мог по своему уму быть хороший министр или генерал» (Об. Д.). О способностях Нарышкина были приведены нами в примечании 1-м два важные, современные же отзыва, не совсем согласные с мнением Державина. Из этого можно заключить, что на Нарышкина, как всегда бывает с людьми такого рода, смотрели различно. Впрочем едва ли верен взгляд Державина, будто Нарышкин мог бы сделаться государственным человеком. Кажется, самый благоприятный приговор, какого он в праве ожидать от потомства, заключается в следующих словах одного из наших современников: «Вельможа тем более опасный, что он под видом шутки, всегда острой и язвительной, умел легко и кстати высказывать самую горькую правду» (Москвит. 1842 г., ч. I, стр, 483, в статье Н. Андреева Пребывание императрицы Екатерины II в Туле).

7. Плясал и сам под тон чужой. — «Он весьма умел угождать людям сильным, и паче любимцам императрицы» (Об. Д.).

8. И ханы у тебя гостят. — Посещавшие Екатерину II государи и принцы, к числу которых в последние годы присоединился и граф д’Артуа, брат Людовика XVI (см. выше, стр. 288, примеч. 33, и стр. 533, прим. 1), «а также азиятские ханы и султаны, приезжавшие в столицу, все у него бывали и нередко обедывали» (Об. Д.). Название салма в издании 1798 г. объяснено словами: «татарская похлебка».

9. Какие разные народы и проч. — Ср. известные два стиха Пушкина:

10. Пред дом твой соберется чернь. — Державин в своих Объяснениях говорит, что перед домом Нарышкина к Светлой неделе обыкновенно строились качели и что он чрезвычайно любил смотреть из своих окон, как народ веселился; когда же предполагалось поставить балаганы на другом месте, то он огорчался и просил переменить распоряжение. Говорят, дом Нарышкина был у Исакия, где ныне дом Мятлева; ему же принадлежал другой дом на Мойке, против Новой Голландии, на месте нынешнего Демидовского дома для призрения трудящихся (см. одно из примечаний к оде На смерть Нарышкина, под 1799 г.).

11. То тем, то сем повеселиться. — Так в изданиях 1798 и 1808 г. и в рукописях; почему мы и не решились поставить, по примеру других издателей: сим. Говорят же, хотя конечно неправильно: до сех пор.

12. ... Столицы ты к себе вместил. — Сегюр (Mem., т. II, стр, 5) рассказывает: «С утра до вечера в доме Нарышкина слышались звуки веселья и пира, безумный хохот, музыка; весь день там ели, смеялись, пели, плясали; приходили туда без зова, уходили без поклонов; не было там никакого принуждения» и проч.

13. Заходят в храмину твою. — Императрица часто посещала Нарышкина как в городском его доме, так и на даче (Об. Д.). Прекрасный загородный дом Нарышкина находился на 6-й версте петергофской дороги, на левой стороне, если ехать из Петербурга; против него, по правую сторону дороги, простирался до самого взморья большой, разведенный в английском вкусе сад, в который публика ежедневно не только была допускаема, но любезно приглашалась выставленною у входа надписью. Сад этот известен был под странным названием Га! Га! данным ему будто бы от восклицания, которое вырвалось у императрицы, когда она в первый раз увидела сад, устроенный необыкновенно скоро и с удивительным вкусом (сад обер-шенка А. А. Нарышкина на 4-й версте по той же дороге назывался Ба! Ба!). Самая дача Льва Александровича против его сада носила название Левенталь (по имени владельца Льва?). Перед домом у дороги поставлена была мраморная колонна в память посещения Екатерины II, для которой здесь в июне 1779 г. дан был великолепный праздник, описанный в № 55 С.-петербургских Ведомостей того же года (Георги-Безак, Описание Спб., ч. III, стр. 713, и Воспом. Булгарина, ч. I, стр. 220 и 330).

    Сей день на небесах денница
    Блеснула кротко средь планет;
    В сей день вдадеть, императрица,
    Ты нами родилася в свет.
    В сей день прошли зимы морозы,
    Дохнул зефир, и юны розы
    Облагоухали злачный луг.
    Улыбкою весна умильна,
    Дни лета предвестив обильна,
    Восхитила мой к пенью дух.
    О, коль позорище прекрасно
    Объемлет мой веселый взор!
    Вокруг златое небо ясно,
    Высоко слышен птичий хор:
    То в рощах раздаются свисты....

Здесь место привести еще другой отрывок, в котором Екатерина названа Доброславою, откуда, может быть, после развилось имя Гремиславы:

    Послание мурзы Багрима к царевне Доброславе.

    Мурза, Багримов сын, царевне Доброславе
    Желает здравия, всех благ ея державе:
    Чтоб розами уста, в лилеях грудь цвела,
    Чтоб райскою росой кропил тебя Алла
    И, вознеся престол, как солнце, твой высоко,
    Хранил тебя на нем, яко зеницу ока.

Вероятно, оба эти отрывка относятся к первым 90-м годам, когда Державин, по желанию государыни, старался писать по прежнему в похвалу ея, но не мог произвести ничего достойного своей славы; о чем сам он рассказывает (см. выше, стр. 496, примеч. 12 к оде На умеренность).

на одной стороне портрета императрицы, а на другой — розы с иглами, вокруг которой была надпись: Благоухает и страшит (Об. Д.).