Поиск по творчеству и критике
Cлово "VOYAGE"
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: так крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился кроме Державина. Н. В. Гоголь. Выбранные места... 1. Всем нам памятен рассказ Пушкина о посещении Державиным Лицея (в 1815 г.): "Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему Руку, руку, написавшую "Водопад". Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: "где, братец, здесь нужник?" Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу". Этот рассказ обыкновенно понимается как иллюстрация несоответствия поэтического образа — точнее, образа поэта — и реальности, как описание дряхлого человека, который думает более о физиологии, чем о поэзии. Но ведь он может восприниматься и иначе. Удивительным образом облик Державина в этом эпизоде соответствует стилистике его произведений, чарующему своеобразию его стиля. Ведь это принцип поэтики Державина — сочетание несочетаемого, "низкое" слово в поэтическом контексте, стилистика контрастов. Певец "Водопада" произнес слово нужник — так что же? в этом весь Державин с его естественностью, столь своеобразно сочетающейся с игровым началом! Не парадоксально ли: Дельвиг, принадлежащий к новому поколению, — в сущности, куда более архаичен в этом эпизоде, нежели Державин! Говорить о языке Державина трудно — куда труднее, чем о языке Тредиаковского, Сумарокова, Ломоносова. Почему так? Потому что он ближе к нам — и не только по времени. Он ближе к нам потому, что мы — в какой-то мере — находимся в русле созданной...
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Часть текста: поля, долины Обсели вкруг стада орлины, И все на царский смотрят взгляд. Миров владыке лучезарных Так внемлют все стихии, тварь: В могуществе ему нет равных. Властитель душ, любимый царь Речет — и флот сквозь волн несется! Велит — и громом твердь трясется! Тьма всадников чрез степь летит! И гнев его есть гнев вселенной. Но лишь с улыбкою священной Прострет он длань, — и все молчит. Кто сей, пред важным сим собором[2], В благоговейной тишине, Предстал с унылым, кротким взором? Сонм неких воев зрится мне: На них кресты, а не эгиды[3]! Уж не Гаральды ль то, Готфриды? Не тени ль витязей святых? Их знамя! — Их остаток славный Пришел к тебе, о царь державный! И так вещал напасти их: «Безверья гидра проявилась[4]: Родил ее, взлелеял Галл; В груди его, в душе вселилась, И весь чудовищем он стал! Растет — и тысячью главами С несчетных жал струит реками Обманчивый по свету яд: Народы, царства заразились, Развратом, буйством помрачились И Бога быть уже не мнят. «Нет добродетели священной, Нет твердых ей броней, щитов; Не стало рыцарств во вселенной: Присяжных злобе нет врагов, Законы царств, обряды веры, Святыня — почтены в химеры; Попран Христос и скиптр царей; Европа вся полна разбоев, Цареубийц святят в героев: Ты, Павел, будь спаситель ей! «Мы гроб святый освободили, Гостеприимств отверзли дверь[5]; Но нас наследия лишили, И мы изгнанники теперь! Прими ты нас в твое храненье!» Рекли, — печать и жезл правленья Царю, преклоншись, поднесли. Как луч сквозь мрака пробегает, Так речь их царску грудь пронзает: Сердечны слезы потекли[6]. «Жив Бог!» царь рек — и меч полсвета, Как быстры молньи, обнажил[7]; Крестообразно, в знак обета, К челу вознес и преклонил; Мечи несчетны обнажились, К престолу правды преклонились; Разверзлось небо, и средь туч Петра он, Павла, Иоанна[8] Узрел звездами увенчанна, Дающих знамя, щит и ключ! Орел, судьбой рожденный к...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: ветвь младая, Когда подпоры лишена[1], Поблекнет, долу упадая, Но, ветерком оживлена, Вкруг стебля нового средь лета Обвившись листьями, встает, Цветет и, солнцем обогрета, Румянцем взоры всех влечет: Так ты, в женах о милый ангел, Магнит очей, заря без туч, — Как брак твой вновь позволил Павел И кинул на тебя свой луч, — Подобно розе развернувшись, Любви душою расцвела. Ты Красота, что, улыбнувшись, Свой пояс Марсу отдала[2]. 1798 Комментарий Я. Грота Граф Юлий Помпеевич Литта, главный деятель в доставлении мальтийскому ордену покровительства императора Павла (см. ниже примеч. 1 к оде На мальтийский орден), принадлежал к миланскому роду, который вместе с домом Висконти занимал по знатности первое место в тамошней аристократии. В семействе его были учреждены два фамильные командорства мальтийского ордена, и потому Литта очень молодым человеком поступил на одну из галер этого ордена, главною задачею которого была борьба с мусульманами. Таким образом он посвятил себя морской службе, которую, по усилившимся вскоре сношениям ордена с петербургским двором, продолжал потом, именно с 1789 г., в России, и отличился в войне с Швециею, под начальством принца нассауского. В русской службе и оставался он до конца жизни: он умер членом государственного совета, в Петербурге, 24 января 1839. Барону М. А. Корфу, бывшему в то время государственным секретарем, поручено было императором Николаем опечатать и разобрать бумаги покойного, между которыми, как предполагалось, могли находиться любопытные документы относительно мальтийского ордена. Ничего подобного, как и вообще важного, между ними однакож не отыскалось. Всего более любопытства...